Двухметровый силач, внушавший своим конкурентом трепет, а поклонникам – восхищение, добрый десяток лет вплоть до Олимпийских игр в Бразилии Андрей Гречин оставался среди сильнейших спринтеров мира. Он многого достиг, но главное, что дало ему плавание, – это осознание самого себя, понимание сути вещей – истин, постичь которые способны лишь единицы.
Состояние одухотворенности
Лагунов, Изотов, Сухоруков, Лобинцев – они действительно очень хороши, но на том, знаковом для меня, чемпионате России 2009 года я даже не почувствовал с их стороны конкуренции. Позже я пытался нажать на ту же кнопку, выполнить алгоритм, приведший тогда к лучшему результату в моей карьере, но копившееся с течением времени разочарование всякий раз мешало мне вспомнить те, совершенно уникальные ощущения тела.
«Состояние одухотворенности», – так мне через много лет комментировал это состояние великий Геннадий Турецкий.
«Олимпийский» бассейн в Москве, с него началась моя жизнь в сборной команде, – единственный в стране, способный принять соревнования самого высокого уровня, традиционно использовался для отборов к главным стартам сезона. В предвариловке даже не брился, попал в полуфинал вторым.
Четко следуя расписанию, вовремя оказался на бортике. Сотня в середине программы, торопиться некуда. Обменялся парой свежих анекдотов с друзьями, помахал для проформы руками и ровно за час до старта сиганул в воду в разминочной чаше.
С первой же секунды все понял. Никогда прежде так себя не чувствовал. Правая рука – гребок, остановка на проносе, левая – я сосредоточился на технике. Меня несло.
Четыре полтинника по 25 секунд снизу вполсилы подтвердили объективность моих ощущений. Сделал пару стартов с выходами, поскользил и – на выход. Моя сильная сторона – второй полтинник, с первым все понятно: несешься налегке, только руки подставляй. Я не ждал борьбы, я предвкушал победу.
В душ не пошел, натянул свой любимый белый костюм Боско – легкий и очень теплый. Многие думают, что это подражание Попову, но несмотря на то, что я, как и он, не использовал на соревнованиях резиновую шапочку, все же я делал это по своей собственной причине – со стянутой латексом головой мне было невыносимо еще с детства.
Следуя ритуалу, подошел к Людмиле Александровне (Людмила Матасова, массажист сборной России. – Ред.), она меня потрясла, затем до боли натерла уши, шепнула пару ласковых и отправила в добрый путь.
Старался ни с кем не общаться, успел обратить внимание, что трибуны огромного крытого комплекса заполнены почти до предела. Горелик тусовался рядом, что-то говорил, но я его уже не слышал. Нацепил очки перед выходом на стартовый плот – плюнул в них и, тут же наклонившись, ополоснул в прохладе стартовой воды, проверив затем плотность прилегания к глазницам.
Четвертая дорога моя. Сбрасываю все лишнее в корзину, оставшись в полиуретановом Jaked против новеньких «арен» у других ребят. Звучит прерывистый свисток, стартер поправляет микрофон подачи команды голосом, мы взбираемся на стартовые тумбочки, второй свисток и – тишина, говорливая прежде публика на неуловимый миг будто проглатывает языки: «На старт…»
Мама, папа, дед и баба…
Барнаульская осень щедра на тепло – солнце шпарит вовсю. Срабатывает внутренний будильник, и я поворачиваю к дому. Сегодня меня впервые выпустили гулять одного. Ответственность дикая, иначе оторваться от радуги было бы невозможно. «Радуга» – это изогнутая дугой лестница, на которую можно забраться и глядеть на мир с высоты.
Соседские пацаны затеяли новую игру, я махнул им рукой, мол, пора, и потопал восвояси. Живем мы весело: я с братом, бабушка с дедушкой и мама с папой – у каждой ячейки по комнате плюс общая кают-компания. Любимые домашние игрушки – набор вездеходов, погрузчиков и красавец шаттл с волшебной надписью на борту: «NASA». Это мне родители подарили на Новый год. Спрятали в канун боя курантов под подушку, а я, что удивительно, так и лег спать, ничего не заметив.
С дедом Мишей у нас общая касса. Кое-какой первоначальный капиталец у меня был, конечно. Родичи ссудили. Но копить и преумножать – это заслуга дедушки. Никаких свиней для разбивания – солидная такая коробка, все чин чинарем – настоящий банк. Дед – председатель, я вкладчик. Бывало, дед заговорщицки: «Слышь, Андрюх, маме тут надо бы трешку разменять, так я договорился, что наши монеты пойдут по курсу 80 копеек за ее бумажный рубь. Как считаешь, хорошая сделка?» Я, конечно, соглашался.
Баба Шура помогает делать уроки, но нервов у нее не хватает. Отец очень много работает, поездка с ним на «заряженной» по полной программе «девятке» - подарок небес. Димка, мой старший брат, представитель другого поколения. Он, конечно, молодец, защищает меня перед хулиганами, но если я и напрашиваюсь к нему на игру, то обычно это заканчивается дракой, только уже с ним. Впрочем, какая может быть драка с человеком в два раза больше тебя. Обычно он просто наваливается на меня.
Правда, на первую настоящую тренировку я опоздал. Мы тогда ее все прозевали, и я, и мама, и мой друг сосед, решивший составить нам компанию. Спорткомплекс «Обь» - два лягушатника и полтинник на девять дорожек с вышками и глубокой частью. Со мной занималась Светлана Пережогина, затем, месяца через три, молодцеватый Андрей Степанов, а следом и Нина Арвачева, вечно готовившая нам сюрпризы, бросавшая их в воду и заставлявшая их оттуда доставать. Суперидея была в том, чтобы не отвратить нас, малышей, от плавания, словом, не перегрузить.
Когда меня перевели в большую чашу, настала очередь Владимира Даниловича Мануилова, у которого уже несколько лет мастерился мой брат. Все это происходило настолько стремительно, что я не успевал зафиксировать в себе каких-то особенных перемен, тренировки походили на игру, да и отношение у меня к ним было соответствующее.
Пока я не стал закоренелым спортсменом, неплохо учился, блистал в географии, истории, разбирался в физике, биологии и даже в праве. Глядя в будущее, я даже и представить себе не мог, что существует что-то более грандиозное, чем норматив
Долгая дорога воды
В 16 я переезжаю в Санкт-Петербург и очень скоро на долгие годы погружаюсь в каторжный труд под руководством Михаила Горелика. Перед тем как попасть к этому маститому специалисту, успеваю побывать под опекой и других, не менее опытных питерских наставников:
Виктора Василенка, который всего раз вышел на тренировку подышать со мной одним воздухом, чтобы тут же передать меня своему заместителю в знаменитом на всю страну «Экране» Виктору Баранову, и тот, единственный раз, запомнился мне очень хорошо: лучший ученик Василенка Гриша Фалько (ЗМС России. – Ред.), как это водится у брассистов, легким движением ноги выбивает мне пальцы на руке так, что расставание с этой чудесной бригадой стало необратимым.
В том же году я впервые лицом к лицу встретил Александра Попова. Для меня он не просто спортсмен, сегодня я знаю и о его выдающихся человеческих качествах. Рассматривая причины такого фантастического успеха, убежден, именно порядочность, ставшая основой его личности, и позволила ему так долго побеждать. Конечно, я восхищался этим спортсменом с детства, но так, чтобы поплавать с ним.
Попов не виноват. Виновата владевшая нами иллюзия невозможности хотя бы даже приблизиться к этому гиганту, несмотря на то, что в мире к тому времени было уже несколько атлетов, способных плыть и быстрее. Я побеждал, входил в призы на самых разных турнирах, но еще долго секунды Попова оставались ни для меня, ни для других российских пловцов недосягаемы.
В 2007-м на чемпионате Франции я стартовал в заплыве, где один корявый швед по фамилии Нистранд разменял 48 секунд. За 10 метров до поворота я взглянул в его сторону, разглядев лишь удаляющиеся ноги. Тогда-то я и понял, насколько в иной реальности мы, россияне, существуем, и как далеко уплыли от нас мировые лидеры спринта.
В том же году, играючи, я победил в личном номере на Всемирной универсиаде в Бангкоке, а в следующем сезоне стал и чемпионом Европы в эстафете. Игры в Пекине провалил. Не попал даже в финал эстафет. Сделал все, что мог, но этого оказалось мало. Впрочем, я знал, чувствовал, что это не конец, и, как, к счастью, был прав – я только входил во вкус.
Начинаю с левой руки. Положил голову ровно и – вперед. Левая-правая, левая-правая, на шестой гребок начинаю дышать. Лежу высоко, по сторонам не смотрю, упоительное чувство свободы и восторга, больше ничего: левая-правая, левая-правая. Поворот, два движения ногами батом, и – снова полет. Метрах на семидесяти пяти обращаю внимание на то, что рядом никого. Отрыв от преследователей сумасшедший.
Удовольствие от происходящего прогнало наваливающуюся усталость. Плыл с ощущением, что могу прибавить. Касаюсь бортика и оборачиваюсь на табло. Все, как обычно, если бы не время. 47.59! Громкоговоритель крякнул, продулся и монотонно выдавил: «Результаты, показанные на табло, официальные», - а через несколько секунд уже куда торжественнее: «Плывший по четвертой дорожке Андрей Гречин установил новый рекорд России».
Я лишь поднял руку. Неистовства на трибунах не наблюдалось – пара-тройка жидких хлопков. Видимо, давно было пора менять планку, заданную Поповым еще 15 лет назад. Я поднялся почти на самую вершину, казалось, что еще пару гребков и…
Мечта об олимпийском золоте не покидала в течение всей карьеры. Авторитетов, что подавляли бы, у меня не было. Я не испытывал страха ни на мире, что состоялся через три месяца после России, где мы лишь мгновение уступили в эстафете ставшим чемпионами американцам, ни позже. Но в личных номерах всякий раз что-то не случалось. Не было той, магической легкости, как у Майкла Джордана, когда он забивал сверху, пролетев по воздуху к кольцу метров семь. В заключении жизни в воде я испытал себя и у Турецкого. Благодаря ему я тогда полностью изменился.
Пропахав десятки тысяч километров, превратившись в заложника собственных амбиций и однажды показанного результата, в погоне за спортивной фортуной, я наконец узнал, что такое истинное удовольствие от плавания, постиг секрет творческого вдохновения, поверил в доверие между учителем и учеником. В союзе с великим наставником я раскрыл в себе то, о чем прежде даже не подозревал. Счастливого человека.
Мечта об олимпийском золоте не покидала в течение всей карьеры. Авторитетов, что подавляли бы, у меня не было. Я не испытывал страха ни на мире, что состоялся через три месяца после России, где мы лишь мгновение уступили в эстафете ставшим чемпионами американцам, ни позже. Но в личных номерах всякий раз что-то не случалось. Не было той, магической легкости, как у Майкла Джордана, когда он забивал сверху, пролетев по воздуху к кольцу метров семь.
В заключении жизни в воде я испытал себя и у Турецкого. Благодаря ему я тогда полностью изменился. Пропахав десятки тысяч километров, превратившись в заложника собственных амбиций и однажды показанного результата, в погоне за спортивной фортуной, я наконец узнал, что такое истинное удовольствие от плавания, постиг секрет творческого вдохновения, поверил в доверие между учителем и учеником.
В союзе с великим наставником я раскрыл в себе то, о чем прежде даже не подозревал. Счастливого человека.
Записал: Дмитрий Волков
